Нет ошибкам. Владимир Ресин — о «бумажной архитектуре» и генплане Москвы - «Недвижимость»

Владимир Ресин, принимающий сегодня поздравления по случаю дня рождения, в этом году отмечает профессиональный юбилей: 60 лет в строительстве. Руководимая им отрасль заметно меняла Москву. Он курировал возведение объектов к Олимпиаде-80, в 1990-х годы занимался переселением москвичей из пятиэтажек. Сейчас он отвечает за строительство православных церквей в столице (готовы 109 храмов и 41 строится) и, как было заведено все эти годы, проводит субботние объезды стройплощадок. Советник мэра Собянина и патриарха Кирилла, депутат Госдумы, куратор московской программы возведения храмов Владимир Ресин ответил на вопросы «АиФ».

О тоннеле под Новым Арбатом мало кто знает

— Владимир Иосифович, ваше первое место работы — угольная шахта на Украине. Как вы справлялись с обязанностями горного мастера большого добычного участка? Молодой человек сразу со студенческой скамьи указывает опытным шахтерам, как нужно. Сложно?

— Почему одного начальника слушаются, его указания выполняют с охотой, а другого — нет? Мне кажется, рецепт довольно простой: с людьми надо быть честным, своим примером показывать, как должно быть. Ну и способность руководить у меня от отца. В самом начале службы, когда я был назначен горным мастером добычного участка, рабочие пришли жаловаться на меня: «Приехал из Москвы новый мастер, ко всему придирается, всё проверяет и по-еврейски ругает. Не понимаем, что говорит, но чуем нутром, кроет нас, работать с ним не желаем!»

Вызвали меня в партком. Портрет Ленина, фотографии членов Президиума ЦК на стене, красной скатертью накрыт канцелярский стол. В его торце сидит секретарь парткома, по обе стороны от него — заместители секретаря, члены парткома, профсоюзные деятели, начальники всякие, торжественная обстановка. Неожиданно для всех собравшихся я рассмеялся. И рассказал, что по-еврейски матом не ругаюсь, по-еврейски — ни в зуб ногой. И если бы вздумал материться, то сделал бы это на родном моём языке: русском. Пришлось объяснять. Непорядков на участке тьма, с ними и борюсь. Кому-то это очень не нравится, привыкли к нарушениям. Люди не соблюдают элементарных правил техники безопасности. Случись что, я первый буду в ответе!

На этом обсуждение закончилось. И с рабочими я объяснился. Меня вскоре отметили поощрением. Шахтёры после того конфликта стали относиться ко мне подчеркнуто уважительно, подтянулись, стали работать старательнее. Они почувствовали моё к ним уважение и отвечали взаимностью.

— Добыча угля все-таки не стала делом жизни. С чего началась ваша столичная карьера?

— Я перешёл на работу в трест «Союзшахтоосушение». Угольных шахт в столице, конечно, нет, но шахт и тоннелей Метростроя хватало, поэтому мой опыт пришелся к месту. В Москве строились и строятся множество разных объектов, тоннелей, подземных переходов, гидротехнических сооружений. И ко всем к ним имели отношение инженеры и рабочие этого треста. Правда, мы работали по всей стране. В 1964-м меня пригласили в трест горнопроходческих работ «Главмосстроя» и вскоре назначили начальником одного из четырёх строительных управлений треста.

— Что строил тот трест?

— Все подземные сооружения. Коммунальные тоннели для водопровода, тепла, линий связи, мы обеспечивали жилые дома всей инженерной инфраструктурой. Приходилось быть очень осторожными, вокруг другие коммуникации, куда ни копни — ещё какой-то объект. В Москве нельзя ошибаться. Варианты того, что может пойти не так, исключать нельзя: газ взорвётся, произойдет короткое замыкание и тому подобное. 

— А на стройке в Москве тогда, в 1962–1964 гг., дисциплины было больше, чем на шахте в посёлке Ватутино?

— По-разному. Там, где руководитель сильный, все работало как часы. Там, где слабый, народ работал для галочки. В СУ-3, куда меня назначили, пришлось наводить порядок похлеще, чем на шахте. С учётом большой плотности населения, большого количества объектов инфраструктуры, ошибаться, как сапёрам на фронте, совсем нельзя.

— С чего начали?

— Приказал везде навести чистоту. Потребовал точно выполнять производственные задания. Не вылезал со строек. Восстановил вертикаль управления. И всё пришло к нужному знаменателю. Начали работать с самой передовой техникой, выполняли сложнейшие виды работ. Новый Арбат был важнейшим объектом треста, здесь мы перекладывали подземные коммуникации. Провели под землей тоннель, настоящую подземную улицу. О тоннеле мало кто знает, но это фактически ещё один Арбат. Длина высокого и широкого проезда — километр.

Эти сооружения потомкам не придётся ломать

— За такими объектами присмотр руководства города и страны должен был быть неусыпным...

— Конечно. Это было и в «Главмосинжстрое», и в «Главмоспромстрое», которыми в разное время руководил. Тогда эти основные московские строительные главки были на правах союзных министерств. Им и доверяли самые важные инфраструктурные объекты города. Такие, как объекты к Олимпиаде-80, работы рядом с Кремлем. Первый секретарь Московского горкома партии и член Политбюро Виктор Гришин постоянно объезжал строящиеся объекты, говорил с руководством, с рабочими. Помню, случилась такая история. Я в тот день дежурил по главку. Ещё был дома, вдруг — спецкоммутатор, звонок: «С вами будет говорить Виктор Васильевич Гришин». Он говорит: «Товарищ Ресин, вы знаете, что у вас на Красной площади идут работы по замене брусчатки?» — «Знаю». — «А вы знаете, что там работают рабочие, которых привезли из Прибалтики?» — «Знаю». — «А вы знаете, что вы их поселили в свинских условиях?» — «Нет, этого я не знаю». Оказывается, он подошёл к рабочим, а они пожаловались, что их поселили в какую-то драную гостиницу. Гришин мне говорит: «Голубчик, так дело не пойдет. Примите немедленно меры». Выяснилось, что эти рабочие жили в «Балчуге». Но, чтобы они больше не жаловались, их от «Балчуга» до Красной площади, смешно сказать, возили на специальном автобусе, переселили в номера люкс и привозили им пиво. Больше никогда их на работу не приглашали.

— Получается, вы и Красной площадью занимались?

— Легче сказать, чем мы не занимались. Всё, что строилось в Москве, строилось с нашим участием. Начиная с середины 1960-х годов я принимал участие в строительстве всех московских объектов. Запомнившимся объектом было строительство коллектора, в который мы спрятали Неглинку. Она ведь разливалась так, что затапливала все подвалы и первые этажи домов. А мы построили для неё бетонный тоннель. Но это было позднее, в «Главмосинжстрое», куда меня назначили заместителем руководителя в мае 1974 г.

— А как же годы застоя при Брежневе, о которых так часто вспоминают?

— Cказать по примеру других, что вся Москва в 1970-х годах переживала застой, не могу. Неправда это. Не в пример центру все бывшие окраины, особенно Юго-Запад, застраивались бурно и не только типовыми жилыми домами. Корпуса двух университетов — старого, Московского, и нового, института Дружбы народов, цирк, Детский музыкальный театр, институты международных отношений, медицинский и педагогический. Институты радиоэлектроники, механики, конечно, объекты Олимпиады-80 — они и многие другие возводились именно в то время. Научно-технический прогресс второй половины ХХ века потребовал зданий исследовательских лабораторий и институтов, опытных конструкторских бюро и вычислительных центров, производств, связанных с электроникой, высокими технологиями, военно-промышленным комплексом. Их возведение финансировалось не из городского бюджета. Деньги поступали из средств ВПК, госбюджета. Эти сооружения нашим потомкам не придется ломать, поступать с ними как с «хрущобами».

— Слышала, что Брежнев еще хотел сделать Москву «образцовым коммунистическим городом». А по тем стандартам без памятника Ленину никак.

— Идеи установить грандиозный памятник Ленину в столице как символ коммунизма были и до Леонида Ильича. Даже наличие мавзолея на Красной площади не останавливало. Сколько себя помню, шли разговоры о строительстве такого памятника. По первоначальному проекту пьедесталом ему должен был служить Дворец Советов на Волхонке. В конце концов на фундаменте, рассчитанном на стоэтажное здание, появился плавательный бассейн «Москва». Позднее намеревались установить памятник Ленину на бровке Ленинских гор, над крутым берегом Москвы-реки. В этом случае высокий холм как бы играл роль пьедестала.

В конечном итоге давняя идея распоряжением Виктора Гришина реализовалась на Октябрьской площади, в начале Ленинского проспекта. Мне выпала задача по линии главка опекать строительство этого большого инженерного сооружения. Монумент отлили из бронзы по проекту известного архитектора Льва Кербеля и установили на тяжёлый, в сотни тонн, пьедестал. Открывало памятник Политбюро, прибывшее на площадь во главе с полным энтузиазма Михаилом Горбачёвым. Спустя несколько лет на моих глазах монумент чуть было не снесли, чему я всячески препятствовал: если начнут сбрасывать памятники, недалеко до развала страны. Может быть, поэтому, когда мы с вами недавно наблюдали «падёж» различных памятников в США, Европе и, к сожалению, на Украине, в памяти у тех, кто постарше, всплывали яркие картинки истории. Россия это проходила и свой урок выучила.

Так вот, когда сооружался памятник Ленину, шёл памятный всем 1985 г. К власти пришли реформаторы во главе с новым генеральным секретарем ЦК КПСС. К тому времени в стране назрел глубокий политико-экономический кризис, признаки которого видны были повсюду и в Москве. А ещё сроки реализации генерального плана приближались к концу. Но никаким «образцовым коммунистическим городом», к чему призывал народ Брежнев, столица не стала.

Идеи зодчих воплощать было некому

— Москва — пожалуй, самый продвинутый город России, в котором генеральный план — основополагающий документ, определяющий курс развития нашего мегаполиса на долгие годы вперед.

— Вы правы, по-другому нельзя: мы живем в столице, самой крупной агломерации за всю историю России. Я, в прошлом руководитель стройкомплекса Москвы, как никто это знаю. Мы задаем вектор другим российским городам, мы на себе опробуем многие пилотные проекты и решения, чтобы потом наши лучшие практики распространить на всю территорию России.

И в Советском Союзе это был самый крупный город, витрина успеха и политической воли советского руководства страны. Поэтому социально-политический кризис того периода в первую очередь особо явно проявлялся в столице. Разрекламированные в генеральном плане «центры планировочных зон», «хорды», ансамбли площадей Садового кольца, «заповедные зоны» и многое другое осталось в проектах, на бумаге. Она, как известно, всё терпит. Появилось у архитекторов понятие «бумажная архитектура». Московские зодчие побеждали на международных конкурсах, но их идеи некому было воплощать. Денег хватало только на индустриальное домостроение, на ВПК, на административные здания силовых министерств. На единственной Октябрьской площади удалось сформировать на рубеже 1970-х — 1980-х годов законченный архитектурный ансамбль. Это произошло благодаря тому, что на ней выбрали место для монумента Ленину. Гришин сделал всё возможное, чтобы памятник оказался в художественно осмысленном пространстве. Его окружили геометрической формы здания МВД, Госбанка, жилого дома, на его первых этажах разместилась республиканская детская библиотека.

— Что тогда, после Олимпийских игр, сооружалось в центре Москвы?

— На Октябрьской площади на месте сломанного храма встало здание Министерства внутренних дел СССР. Оно построено в дополнение к тому зданию, которое имело МВД на улице Огарева, 6. Этот проект реализовался благодаря настоянию влиятельного в то время друга Леонида Ильича, министра внутренних дел Николая Щелокова.

На Арбатской площади сломали, несмотря на протесты ревнителей старины, несколько двухэтажных зданий. На их месте по проекту Михаила Посохина возвели белокаменное огромное здание Генерального штаба Вооруженных сил СССР. К нему наш главк проложил тоннель с коммуникациями (в связи с этим пришлось закрыть движение транспорта на Арбате, что позволило превратить магистраль в пешеходную улицу). Этот проект военным удалось реализовать благодаря всесильному министру обороны маршалу Устинову.

Наконец, на площади Дзержинского, ныне Лубянской, рядом с известными всем зданиями Комитета госбезопасности в ударном темпе днём и ночью при помощи солдат построили три комплекса зданий. Их фасады вышли на Лубянский проезд, Мясницкую, Лубянскую площадь и на Большую Лубянку. Ещё одно здание госбезопасности выросло на Большой Лубянке, 20. Все эти проекты поддерживались шефом госбезопасности Юрием Андроповым.

Ничего подобного не могли себе позволить министры, ведавшие культурой, образованием, наукой. Да и Московский Совет не мог поддерживать старую Москву, как она того заслуживала. У него не находилось ни сил, ни средств, чтобы ремонтировать тысячи обветшавших особняков, бывших доходных и торговых домов, всего, что в прошлом украшало Москву, вызывало восторг у иностранцев. И это было одним из проявлений разразившегося глубокого социально-политического кризиса.

Объекты Олимпиады-80, гостиницы были построены на деньги ВЦСПС, Интуриста, ВЛКСМ. Но, чтобы спасти старую Москву, в нее требовалось вкладывать средства других инвесторов, а таковых не существовало. У государства, ослабленного войной в Афганистане, обременённого гонкой вооружений, денег не оставалось на генеральный план развития Москвы. А ещё через несколько лет советская командно-административная система была сломана, и вся страна с тяжёлыми потерями вступила в рынок. Пришли другие инвесторы, другие объекты социального действия.

Всё было сделано правильно

— Вы как-то вспоминали те тяжёлые 1990-е годы, когда Строительный комплекс Москвы после слома политической системы перестраивался на рыночные рельсы. Вы часто анализируете тот период и те меры, которые предпринимали власти города, чтобы строительная машина вновь заработала на экономику Москвы и России?

— Я давно проанализировал тот исторический период и наши с мэром Москвы Юрием Лужковым действия, когда сохранили наш Строительный комплекс на плаву и дали ему возможность войти в рынок. Всё было сделано правильно. Именно поэтому механизм строительного комплекса Москвы не вылетел на обочину во время крутых зигзагов истории на пути из социализма в рынок, как это, к сожалению, случилось во многих российских регионах. Он чуть притормозил весной 1992 г. и снова начал набирать скорость.

Мы постарались тогда не мешать формированию московской девелоперской школы, которой в СССР просто не было. Прежде главным и единственным инвестором и девелопером было государство. Кстати, одним из первых девелоперских проектов постсоветской Москвы было возведение здания Стройкомплекса города в Никитском переулке, 5. Его реализовал тогда Шалва Чигиринский. Рядом с Кремлем, без копейки бюджетного финансирования. Причём оно было максимально грамотно и эстетично вписано в облик исторического центра Москвы. Это здание до сих пор является главной штаб-квартирой столичных строителей. Сегодня московские девелоперы имеют за своими плечами реализованные международные проекты и награды.

Москва стремительно меняется, реставрирует памятники историко-культурного наследия, комплексно строит новые дома со всей необходимой инженерной, социальной и дорожно-транспортной инфраструктурой. В том числе и по программе реновации, давая возможность москвичам жить с комфортом в современном жилье, возведённом по стандартам текущего времени. Город строит и реставрирует храмы, чего не было в советское время. Наперекор всем внешнеполитическим вызовам Россия и её столица развиваются. Мы стоим на пороге позитивных перемен. Это отражено в новом генеральном плане. Перед московскими властями не ставят, как прежде, политических задач, будь то превратить Москву в «образцовую столицу социалистической Родины» или в «образцовый коммунистический город». Сегодня в нашем генеральном плане одна задача, которую поставил мэр Москвы Сергей Собянин: сделать Москву городом, удобным для жизни, самым комфортным и желанным городом в мире. Москва уже такая. По международным рейтингам столица на первом месте по ряду показателей. Взять планку бывает легче, чем удерживать её и поднимать. Я уверен, город и москвичи с этой задачей справятся.